ЧАСТЬ Х11. ГЛАВА 2
Рано утром опять зачитали список мобилизованных, построили, и мы двинулись на Горьковский вокзал. Там уже стоял состав с товарными вагонами для нас. Я попрощался с женой, это было расставание с семьей на 14 лет. В вагонах, куда нас поместили, прежде возили скот, мусор не убрали, только соорудили двухэтажные нары. Мне достались верхние нары, рядом со мной разместился молодой человек, студент 3-го курса Горьковского Педагогического института Геннадий Князев. Недалеко лежал артист Горьковского драматического театра, а вдоль окна – преподаватель Горьковского Пединститута. Мерно покачиваясь под стук колес, я пытался оценить обстановку. Я был уверен, что в продолжительной и тяжелейшей войне с Германией Советский Союз одержит победу. Жертвы будут огромные: для тирана, сидевшего в Кремле, жизнь людей не имела никакой ценности. Немецкий фашизм будет сокрушен, а вот для избавления от сталинистов-фашистов сил не будет.
Наш эшелон остановился в открытом поле недалеко от города Сегежи. Нас пригнали сюда, чтобы эвакуировать Сегежский бумкомбинат, но оказалось,что комбинат уже эвакуирован. Нам делать было нечего, мы ходили по пустому городу, население эвакуировалось вместе с комбинатом. Видели много воронок от бомб. По другую сторону от железнодорожного полотна находилась большая карело-русская деревня, в которой тоже остались старики и старухи, отказавшиеся покинуть свои насиженные места. Они говорили: «Хотим умереть здесь, где умирали наши деды и прадеды.» На улицах деревни бродили коровы, куры и утки, курицу можно было купить за гроши. Мы купили несколько кур, тут же ощипали их и на костре зажарили. Несколько дней эшелон стоял, мы никому не были нужны. Комиссар эшелона, горьковский железнодорожник, пытался разыскать нашего хозяина, Горький отказался возвратить нас назад. В конце концов мы обрели хозяина, им стало 20-е полевое строительство Карело-финского фронта. Оно находилось на берегу Сегозера. Нас выгрузили из вагонов и погнали к месту размещения 20-го полевого строительства. Начальство распорядилось о ночевке под открытым небом. Все были одеты по-летнему, на мне был легкий серый макинтош. С озера дул холодный ветер, и я почувствовал, что сильно зябну. Князев тоже продрог в своем плаще, его лицо посинело. Каждый устраивался на ночлег, как мог. Недалеко от озера обнаружили штабеля досок, из которых мы сооружали лежаки.
Из деревни нас погнали в Масельскую. Мы двигались по трудной дороге, много щебня, больших и малых валунов. Это следы ледников. Основательно измотавшись, мы добрались до районного центра Масельская. Этот городок расположен к югу от Сегежи и к юго-востоку от Сегозера. К этому времени части финской армии уже захватили город Сортавалу на севере Ладожского озера и город Суоярви на северо-востоке и двигались в направлении Масельской. Этим самым финны обходили Петрозаводск с севера. Вероятно, поэтому 20-е полевое строительство, используя наш отряд горьковских ополченцев, решило укрепить этот важный в стратегическом отношении пункт. Это была очередная глупость наших «стратегов»: разношерстная масса горьковчан, совершенно необученная, не представляла собой боевой единицы. Все это свидетельствовало о полной растерянности не только 20-го полевого строительства, но и всего Карело-финского фронта осенью 1941 года. Нас поставили на копку траншей и окопов, лопат не хватало, рыли по-очереди. Когда строительные работы были закончены, откуда-то притащили трехдюймовую пушку, а нам дали винтовки. Меня назначили командиром отделения. К нашим траншеям подвезли полевую кухню, кормили горячими щами с мясом. Секрет такой щедрой кормежки был прост. На станции Масельская находился бесхозный склад продуктов, оставленный панически бежавшими хозяйственниками. На складе хранилось много муки, макарон, сливочного масла. Через Масельскую проходили части Красной армии, в основном необученная молодежь. Бойцы были одеты плохо: старые шинели, рваные ботинки, на голове буденновки. Многие натерли ноги и еле двигались. Вот такие части были брошены против финской армии.
Неожиданно появился карел-разведчик, который сообщил, что финны находятся в 10 километрах от Сегозера. Началась паника, с этого момента врачиха у нас не появлялась, хотя у Князева начался второй приступ аппендицита, а у меня температура держалась на уровне 39-39,5. Рано утром услышали шум, топот бегущих людей, истерические крики женщин и детей. Несмотря на наше тяжелое состояние, мы с Князевым выбрались на улицу. Увидели, как большая группа людей, среди которых была и наша врачиха, вместе с детьми и вещами садились в грузовые машины. Две загруженные машины поехали, оставалась последняя машина. Мы с Князевым попросили взять нас, но нам заявили, что сажают людей только по списку. Тогда мы двинулись к Сегозеру, но и там опоздали – буксир с баржей уже отошел от берега, увозя детей, женщин и группу военных. Мы с Князевым чувствовали себя отверженными. Но надо было что-то делать. Побрели к станции Масельской. Шли по берегу, откуда брались силы? С большим трудом прошли километров 5 и неожиданно увидели шеренгу солдат, одетых в серые шинели и сапоги. Мы приняли их за наши карельские части. Скоро поняли, что ошиблись, это были финны. Мы с Князевым бросились в лес и залегли в яму, наполовину заполненную водой. Нас не заметили, финны в это время занимались буксиром на Сегозере. Финские офицеры в бинокли рассматривали буксир и баржу, один из них закричал: «Причаливайте к берегу, вам ничего не будет, останетесь жить на своих местах.» Но буксир продолжал удаляться. Финский офицер крикнул: «Если не остановитесь, будем стрелять.» Буксир удалялся. Тогда финны начали стрелять по буксиру из небольшой пушки и сразу поразили цель. Мы слышали раздирающие душу крики женщин и детей. Многие бросались в воду. Финны прекратили обстрел, офицер, говоривший по-русски, бросил фразу: «Сами виноваты.» Мы с Князевым продолжали лежать в яме, даже забыли про свои болезни. Выглянув из ямы, я увидел, что к берегу кто-то подплывает, но как-то странно машет руками, он тонул. Я шепнул Князеву, что надо спасать тонущего. Князев пытался меня удержать, говорил, что финны нас заметят. Но я все же пополз к берегу и вытащил за волосы совсем обессилевшего мальчишку лет 12-13. Мы оба легли на землю и ползком добрались до ямы. Князев был прав, финны нас заметили. Несколько человек подошли к яме и, смеясь, начали кричать: «hu”ve paive (здравствуйте)». Мы встали, с одежды стекала вода, лица и руки покрыты грязью. Нас вывели на широкую асфальтированную дорогу. Здесь я впервые увидел регулярную часть финской армии. Впереди шли несколько офицеров, одетых довольно легко, за ними медленно двигались мотоциклисты, а далее колонна легковых и грузовых машин с офицерами и солдатами. На дороге собрали пленных, человек 100. Мы оказались свидетелями забавной сценки. В числе пленных оказался карел-кучер с лошадью и коляской. Коляска была загружена ящиками с маслом. Кучер на языке, понятном финнам, просил их забрать масло, а его отпустить домой. Один из офицеров приказал масло раздать пленным. Пленные, среди которых были и офицеры, бросились к повозке, хватали ящики, с яростью срывали с них крышки, стали жадно есть масло и набивать им карманы. Финны, видя эту сцену, хохотали. Мы с Геннадием не подошли к повозке. Тошно было видеть все это. К нам подошел один финский офицер, ткнул пальцем в сторону коляски и сказал: «olka hu”ve (пожалуйста, возьмите).» Я покачал головой. Тогда к нам подбежал один из пленных в военной шинели и пытался сунуть масло в наши карманы. Я резко отстранил руку этого услужливого человека. После этого финны начали с интересом меня рассматривать.
ЧАСТЬ Х11. ГЛАВА 3
Еще со времен первой войны с Финляндией, спровоцированной Гитлером, в советских газетах пестрели статьи о зверском обращении финнов с русскими пленными, якобы пленным обрезали уши и выкалывали глаза. Я давно не верил советской прессе, но все же в каких-то мозговых клетках отложилось подозрение в отношении народа, который сам себя называет Суоми, то-есть, народом болот. Я хорошо знал, что Финляндия давала приют многим русским революционерам, убегавшим из России. Ленин вернулся из эмиграции через Финляндию. За время борьбы с царским самодержавием в Финляндии сформировалась и активно действовала сильная социал-демократическая рабочая партия. Ленин неоднократно находил прибежище в Финляндии.
В предыдущей главе я написал, что группа пленных оказалась на шоссе. Небольшой конвой повел нас на север от Сегозера. Мы с Князевым решили бежать, скрыться в лесу, а затем добраться до Масельской или Медвежьегорска. Стали постепенно отставать от колонны, конвой на это не реагировал. Мы быстро легли на землю и начали ползти к лесу. Прошли по лесу около двух километров и неожиданно наткнулись на финских солдат. Они окружили нас, мы решили, что это конец. Но два солдата спокойно вывели нас на шоссе, догнали колонну пленных и передали нас конвою. Конвоиры только кричали: - pargele, satana (черт, дьявол) – это распространенное ругательство финнов. Нас никто даже пальцем не тронул, только нас с Князевым поставили в первый ряд колонны. Один из конвоиров вытащил из кармана фотографии и, тыча в них пальцем, на ломаном русском языке говорил: «Это мой мать, это мой невест» и при этом широко улыбался. Такую сценку можно было бы принять за братание солдат вражеских армий. Нас привели в деревню, покинутую ее жителями.На улице ни души. По 5 человек разместили по избам и строго наказали, чтобы мы ничего не трогали в избах. В нашей избе был полный порядок, на кровати аккуратно сложенные подушки, на стене деревянный шкафчик, в котором стояли тарелки, чашки, кастрюли, в углу висела икона с изображением Христа, под ней на подставке еще горел фитиль в масле. На окошках занавески. В избе тепло и чисто. Впечатление, что хозяева куда-то вышли. На полу лежали самодельные коврики, на которые мы все улеглись. Несмотря на усталость, я не спал, все думал о побеге. Ход моих мыслей был нарушен шумом, привели новую партию пленных, это были пассажиры с обстрелянного буксира. Наступил рассвет, распахнулась дверь, в избу вошли 4 финских офицера. Мы все встали. Один из офицеров на русском языке заявил, что мы должны покинуть избу, поскольку в деревню возвращаются ее жители, спасенные финскими солдатами после обстрела буксира. Нас разместили в большом сарае, где уже находилось несколько человек. Посередине на соломе лежала забинтованная девушка, она сильно стонала. При обстреле буксира на Сегозере эта девушка стояла возле парового котла. Снаряд попал в котел и ее обварило паром. Лицо девушки было красным и в пузырях. В этом же сарае оказался и спасенный нами мальчик, он бросился ко мне и со слезами на глазах сказал, что его мать и сестру не спасли, они утонули в Сегозере. Вошел финский офицер, принес большую кастрюлю супа и галеты. Забинтованная девушка от еды отказалась, попросила воды. Перед сном принесли бак с кипятком и всем дали по два кусочка сахара. Мы с Князевым не спали, мой молодой друг спрашивал меня, что с нами могут сделать финны. В советских газетах писали, что финны зверски расправляются с военнопленными. Но пока с нами обращались вполне по-человечески. Утром в сарай вошли 5 финских офицеров. Один из них обратился к нам на ломаном русском языке: «Приготовьтесь, сейчас будем отрезать у вас уши, носы и выкалывать глаза.» Мы приготовились к самому страшному. И тут все офицеры и солдаты, стоявшие возле открытых дверей, начали громко смеяться. Тот же офицер сказал: «Ваши газеты клевещут, изображают нас изуверами. Мы никому ничего не сделаем плохого, вы наши пленные, с вами будут обращаться, как с пленными, будете работать до окончания войны, а потом мы вас отправим на родину.» Все облегченно вздохнули, начали улыбаться. Принесли завтрак: кашу, чай и по два кусочка сахара. Приехала санитарная машина, увезли обожженную девушку, двух больных и мальчика, спасенного нами. Он подбежал ко мне и со слезами стал прощаться. Я погладил его по светлым волосам и отвернулся. Всегда тяжело видеть страдающих детей. Душевная растерянность и раздвоенность охватили меня в плену, мысли путались, не мог сосредоточиться. Я видел, что условия существования в финском плену не идут ни в какое сравнение с условиями в советских концлагерях. В Финляндии не издевались над пленными, не унижали, на родине же политическому заключенному постоянно дают понять, что он не человек, а раб, с которым можно поступать, как угодно. Но одно обстоятельство постоянно беспокоило меня, это еврейская проблема. Ни один народ на нашей планете не преследовался, как евреи. Не за то ли, что они не пожелали преклонить свои головы перед глупостью? Не за то ли, что дав христианам бога-человека, евреи не хотели пасть на колени перед ним, превращенным в идола? Никогда так остро, можно сказать, судьбоносно, не стоял еврейский вопро,. как после прихода фашистов к власти в Германии. Меня мучил вопрос: неужели демократическая Финляндия по отношению к евреям занимает такую же позицию, как фашистская Германия? Мои тяжелые раздумья прервались. Всех из нашего сарая посадили в машины, вместе с нами сели два финских солдата. Двинулись по широкой асфальтированной дороге. Много встречных машин с солдатами и провиантом. Шофер одной из встречных машин сбросил на дорогу две большие коробки с галетами и что-то крикнул по-фински. Наш шофер остановил машину, крикнул, чтобы мы слезли, подобрали коробки и разделили галеты между собой. Маленький эпизод, но весьма характерный. К вечеру прибыли в большой лагерь Суоярви, где содержались пленные, военные и гражданские. Среди администрации этого лагеря была небольшая группа фашистов, которая сразу проявила себя по отношению к пленным. Утром всех пленных построили по два человека за получением завтрака. Группа фашистов следила за порядком, они кричали, требовали, чтобы мы смотрели друг другу в затылок, не разговаривали. Один пленный, неизвестно, по какой причине, вышел из строя. Один из офицеров-фашистов выстрелил в него и убил. Мы все напряглись. Но тут произошло то, что трудно было нам предположить. Кое-что поясню. В Финляндии некоторые граждане принципиально отказывались принимать участие в войне. одни – по нравственным убеждениям, другие – по религиозным. Их называли «отказниками» и весьма своеобразно наказывали: если это был солдат, с него снимали погоны и ремень и вместе с дезертирами помещали в отдельную палатку на территории лагеря для военнопленных. Такая палатка стояла и в лагере Суоярви, в ней находилось 10 человек, рослые, крепкие ребята с осмысленными лицами. Когда они увидели, что офицер убил пленного, эти ребята подскочили к стрелявшему офицеру и начали бить его, выхватили у него пистолет, который забросили за забор лагеря. Комендант лагеря, пожилой фельдфебель, спокойно подошел к избитому фашисту, лежавшему на земле, поднял его за шиворот, подвел к воротам лагеря и сильным ударом по заду ногой вышиб за ворота и крикнул: «poisch, pargele, satana (прочь, черт, дьявол).» Затем комендант подошел к нашей очереди и на ломаном русском языке громко заявил: «Такие люди, как этот стрелявший фашист, позорят наш народ, мы никому не разрешим издеваться над вами, вы не несете ответственности за своих правителей.» Поведение «отказников» и коменданта лагеря произвели на меня очень сильное впечатление.
После этого события для меня кое-что прояснилось. Мне стало ясно, что Финляндия является страной, где соблюдение законов обязательно для всех, что в финском народе нет корней для широкого распространения идеологии фашизма и антисемитизма. Я понял, что в советских газетах о Финляндии публиковалась беспардонная ложь. Через день после этих событий пленных повели в соседнюю деревню, чтобы помыться в бане. В бане нам выдали свежее белье. После бани мы не вернулись в прежний барак, нас размесили в большом бараке, где не было большой скученности, хотя нары были двойными. Я оказался на верхних нарах между Геннадием Князевым и Василием Ивановичем Поляковым, уроженцем города Тамбова. Он попал в плен возле Сортавала, рассказал, что финская армия без боя заняла Петрозаводск, но дальше не продвигалась, хотя немцы требовали от финского командования, чтобы оно двинуло свои части к Ленинграду, окруженному немецкими войсками. Несколько позже я узнал от финнов, что депутаты финского сейма от социал-демократической партии в категорической форме потребовали от правительства, чтобы оно руководствовалось стратегическими интересами Финляндии, а не Германии. Оказывается, главнокомандующий финской армией Маннергейм и президент Финляндии Рютти входили в партию «прогрессистов», возникшую в годы, когда Финляндия входила в состав Российской империи. И что меня очень удивило и обрадовало – это позиция финского правительства по еврейскому вопросу. Несмотря на большое давление со стороны фашистской Германии, Финляндия не допустила, чтобы на ее территории преследовали евреев и как-то дискриминировали. Более того, евреи служили в финской армии. В обстановке, когда Финляндия была союзницей Германии в войне и когда немецкий фашизм провозгласил геноцид евреев главным направлением своей деятельности, позиция Финляндии требовала очень большого мужества от ее руководителей.
