Ольга Танхилевич

отрывок из воспоминаний
Писать о ней трудно. Это была совершенно необычная личность с огромным интеллектуальным потенциалом и разнообразнейшими серьезными интересами в различных областях, с тонкой организацией и очень сложной, напряженной внутренней жизнью. Впервые я увидел Олю в конце 1922 года в Институте Красной Профессуры (ИКП). По главной лестнице поднималась симпатичная хрупкая девушка с очень живыми глазами и двумя заплетенными косичками. Я принял ее за гимназистку старших классов. Вскоре мы встретились на занятиях по философии. Оказалось, что Оле уже исполнилось 22 года, она была замужем за икапистом ( так называли студентов ИКП) Гольденбергом, учившимся на экономическом отделении. Сама Ольга как и я, училась на философском отделении, занималась в семинаре А.М. Деборина, но иногда посещала и семинар Л.И. Аксельрод, в котором занимался и я. Я внимательно присмотрелся к Ольге, она была не просто симпатичной, как мне показалось при первой встрече, а очень привлекательной. Несколько ироничное выражение лица с тонкими чертами, очень выразительные живые глаза, хрупкая изящная фигурка, порывистые движения. В этой молодой женщине, выглядевшей как гимназистка, чувствовался сильный характер. Познакомившись с Ольгой поближе я понял, что она – человек необычайно одаренный, самобытный, свободолюбивый, широко эрудированный, очень работоспособный и волевой, и, что для меня было неожиданным, мятущийся. Вскоре мне открылось в Ольге уникальное качество, которое я больше не встречал ни у одного человека. В ней шла скрытая, никогда не прекращающаяся, напряженная внутренняя борьба, обусловленная с одной стороны ее без преувеличения огромным духовным и интеллектуальным потенциалом, с другой – осознанием невозможности реализовать этот потенциал в полной мере. В результате постоянное внутреннее напряжение, жесткий самоконтроль, что трудно выдержать обычному человеку. Нужно обладать очень большой духовной силой. При этом необычайно широкий диапазон интересов и органическая потребность всесторонне изучить интересующую ее проблему. Вот только некоторые области, в которых она еще в молодости достигла очень больших высот: философия, математическая логика, иностранные языки, педагогика, восприятие и понимание поэзии. Если ее интересовал какой-то философ или поэт, писавший на незнакомом ей языке, она без труда осваивала новый язык, чтобы читать его произведения в оригинале. Ольга знала бесчисленное множество стихов, могла часами читать их наизусть, она свободно владела несколькими европейскими языками, латынью, греческим и древнееврейским. Трудно было представить, что эта хрупкая, эмоциональная женщина обладала сильнейшей волей и способностью к безжалостному самоконтролю. Она постоянно ставила перед собой новые цели, а когда достигала их, наступало некоторое разочарование, за которым следовало увлечение новой целью. Так и с ее замужествами, до замужества она в своих избранниках видела идеал, а после довольно быстро понимала, что до идеала далеко. А поскольку у нее дела не расходились с убеждениями и принципами, следовал развод. Я был знаком с мужьями Ольги Гольденбергом и Альтером, тоже икапистом. Они по своему интеллектуальному, духовному и нравственному уровню, по волевым качествам, самокритичности и требованиям к личности человека стояли несравненно ниже Ольги. Думаю, что только крупный писатель смог бы достаточно полно нарисовать образ Ольги Танхилевич. В моих воспоминаниях есть только малая часть о ней. Знаю, что о ней собиралась написать А.Л. Войтоловская, которая какое-то время находилась вместе с Ольгой в концлагере, а затем встречалась в Ленинграде. (Примечание издателя: А.Л. Войтоловская упоминает об Ольге Танхилевич в своей книге «По следам судьбы моего поколения», 1990 год). Удивительно, что при большом разнообразии интересов Ольга со страстью, присущей ее натуре, с молодых лет окунулась в политические проблемы. Она рассказывала, что еще в гимназические годы увлекалась одновременно А.И. Герценом и К. Марксом. Герцена она называла «чародеем и мудрецом», считала умнейшим и образованнейшим революционным демократом. Маркс, по ее мнению, был гениальным ученым в области политэкономии, а его теорию пролетарской революции Ольга считала слабой, однобокой, нежизненной. В годы перед Февральской революцией юная Оля успела поработать в подполье, ходила на демонстрации и митинги, в 1920 году вступила в РКП(б). Философией занялась серьезно в 17 лет, особенно много изучала Лейбница, Гегеля, Канта и Спинозу. Неутолимая жажда познания в сочетании с природными способностями и редкой трудоспособностью были основой ее глубоких и одновременно очень обширных знаний в самых различных областях, вплоть до мистики и каббалы. Поэтому Ольга пришла в ИКП уже с большим научным багажом. Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что в ИКП не было более талантливого студента, чем Ольга Танхилевич, о ней с восхищением говорили и преподаватели, и студенты. Руководитель моего философского семинара в ИКП Л.И. Аксельрод говорила: «Ведь Оля еще совсем юная, когда же она успела проработать огромный, сложнейший материал и все увязать в единую систему?» Любовь Исааковна Аксельрод – крупнейший философ ХХ-го века, ее похвала стоила многого. В научных интересах Ольги особое место отводилось Лейбницу – философу, математику, физику и языковеду. Лейбниц предвосхитил принципы современной математической логики. Ольгу привлекала многогранность научных интересов Лейбница и его теория монад – монадология, представляющая мир как совокупность бесчисленных психически активных субстанций. Все это было близко общему духовному складу и характеру мышления Ольги. В те давние годы официальная советская наука к математической логике, как и ко многим другим новым направлениям в науке, интенсивно развивавшимся на Западе, приклеила ярлык буржуазного идеализма и тем самым исключила на много лет возможность широкого развития этих очень перспективных направлений. Несмотря на это, Ольга занималась тем, что ее влекло, решительно отметала всякие ограничения. Поскольку у нее не было проблем с иностранными языками, она основательно прорабатывала все, что публиковалось за рубежом в области математической логики. В те годы крупнейшими авторитетами в этой области считались Бертран Рассел – философ, математик и крупный общественный деятель, и Альфред Уайтхед, тоже философ и математик. Их фундаментальный труд «Основания математики» был настольной книгой Ольги. Она объяснила мне, что авторы этой книги философски обосновали логическую состоятельность всей математики. Я всегда получал большое удовольствие от бесед с Ольгой на самые различные темы, после каждой беседы узнавал что-то новое, даже давно знакомое иногда открывалось в несколько неожиданном ракурсе. Ольга умела просто излагать сложные проблемы и теории, что свойственно тем, кто хорошо знает предмет, о котором говорит. Ольга в 23 года обладала сильно развитым системным мышлением. Это позволяло ей глубоко и в разных аспектах анализировать события, явления, поведение и высказывания людей. Частым гостем ИКП был очень известный в первой половине 20-х годов журналист Сосновский. Он опубликовал в газете «Правда» большую статью под названием «Бурса», в которой сравнил ИКП с бурсой Х1Х века, описанной Н.Г. Помяловским в книге «Очерки бурсы». Помяловский в своей книге описал рутину и косность нравов бурсаков, жизнь которых протекала под бдительным контролем православной церкви. А Сосновский в своей статье показал, что ИКП – это та же бурса, а жизнь и учеба икапистов (бурсаков) находятся под жестким идеологическим прессом ЦК РКП(б) – новой «коммунистической церкви». А Ольга Танхилевич решительно отметала идеологические рамки как в научной работе, так и в оценках происходивших политических событий, она не выносила любое ограничение свободы мысли. Для примера приведу один разговор, происходивший в комнате Ольги. Присутствовал мой друг Володя Яцик. Ольга сидела за пишущей машинкой, печатала перевод с немецкого какой-то статьи по логике. Мы с Володей начали разговор о логике в политике, пришли к общему мнению, что в ХХ-м веке логика вообще не в почете, поэтому бессмысленно ждать от политических деятелей, особенно уже находящихся у власти, логически обоснованных действий. Оля услышала наш разговор, перестала печатать и подключилась к обсуждению. Она сказала, что логика не терпит извращения и фальсификации фактов, поскольку в субъективном сознании логика должна отражать правду жизни, там, где нет правды, нет и логики. Я затронул несколько иной аспект той же проблемы, доказывал, что логическое мышление и авторитаризм вообще несовместимы, как «гений и злодейство». Абсолютная власть требует слепого подчинения, отбрасывает любые логические построения. Эту проблему в свое время рассматривали рационалисты Декарт и Спиноза, они отвергали любые бездоказательные каноны, государственные, общественные, религиозные. Для них мысль, рассудок, логика являлись безусловными категориями. Декарт изрек свой принцип: «Cogito ergo sum» (Я мыслю следовательно существую). Французские, немецкие и русские просветители также стояли на позициях рационализма. Они каждое явление природы и историческое событие проверяли разумом, логикой. А вот некоторые «ученые-ленинцы» заявили, что рационализм – идеология эпохи расцвета буржуазии. Но это нелепость. Законы разума всеобщи. Они всегда противостояли предрассудкам, слепому подчинению толпы любым идолам. Закончил я так: «Где нет свободы мысли и борьбы различных мнений, там не может развиваться логическое мышление. Без свободы нет логики». После такой речи экспансивная Ольга расцеловала меня. Я очень ценил мнение этой необыкновенной женщины, ее поцелуй воспринял как лучшую оценку моей позиции. Остановлюсь еще на одной стороне жизни Ольги. При ее большой занятости наукой она всегда чутко реагировала на все происходившее в партии и стране, была в курсе всех политических событий, знала и то, что происходило в ЦК партии. От нее я узнал, что как только Сталин стал генсеком, он начал интенсивно собирать вокруг себя тех, на кого мог опереться в борьбе с Троцким, Зиновьевым и Каменевым. При этом Оля, обладавшая способностью оценивать развитие событий, отметила, что Зиновьев и Каменев, блокируясь со Сталиным против Троцкого, не понимают, что потом удар обрушится на них. Оля же просветила меня относительно грязной деятельности в ИКП опекаемой Н.И. Бухариным группы Слепкова - Астрова, посоветовала мне остерегаться всех, входивших в эту группу, которую окрестили «бухаринской школкой». Она считала, и вполне справедливо, что они ради карьеры способны на любую подлость. Получалось, что Ольга и в людях разбиралась лучше многих из нас. В 1923 году именно с подачи «бухаринской школки» меня в административно-партийном порядке выслали из Москвы в Иваново-Вознесенск. Проводить меня на вокзал пришли друзья из ИКП, в том числе и Ольга. Помню она сказала: «Гриша, ты оказался первым, но скоро за тобой последуют и другие, многих из нас выдворят из Москвы.» Она не ошиблась, в том же году ее направили в Луганск на партийную работу. C 1923 года ЦК партии начал широко применять своеобразный метод наказания «непослушных» - из Москвы, Ленинграда и ряда других городов их направляли на партийную работу в провинцию. Так меня вначале отправили в Иваново-Вознесенск, затем в Томск, и наконец в Кунгур Пермской области. Если «непослушный» не исправлялся, следовали иногда с небольшими перерывами исключение из партии, арест, тюрьма, ссылка, опять тюрьма и т. д. Аналогичную цепочку прошла и Ольга Танхилевич: Луганск, Томск, исключение из партии, тюрьмы и концлагеря, тоже с короткими перерывами. Об Ольге мне кое-что рассказала Ада Львовна Войтоаловская. Дружба Ольги и Ады завязалась в концлагере Кочмес, в то время как туда из Воркуты привезли Ольгу после массовых расстрелов на Кирпичном заводе. Ольгу, как видно, не расстреляли из-за ее беременности. А ее последняя любовь, тоже икапист, Мильман был расстрелян. Все близкие родственники и почти все друзья Ольги погибли в сталинском аду. После всех тюрем, концлагерей и ссылок Ада Войтоловская и Ольга Танхилевич встретились в Ленинграде, были очень дружны, в последние годы жизни Ольги часто встречались. Ольга продолжала заниматься математической логикой, на эту тему опубликовала несколько статей, много переводила с разных языков по математике и физике, писала о поэзии, работала над проблемой перестройки всего школьного образования с уклоном на математику. В общем, как и в молодости, диапазон интересов Ольги был очень широк. Но, по словам Ады Львовны, стержнем жизни Ольги была ее дочь Таня, рожденная в концлагере, и ее семья. А вместе с тем обострялась давняя тяжелейшая болезнь Ольги, выражавшаяся в частых и продолжительных периодах депрессии. Ольга начала часто говорить о смерти, подводила базу под свое мрачное настроение, она говорила: «Я многое в жизни могла, но преодолеть свою болезнь не могу. Это означает полный крах моей личности, и надо уходить из жизни». Такие слова были вполне в духе и характере Ольги, выражали ее убеждения и понимание смысла жизни. Она не допускала половинчатых решений и компромиссов даже в отношении продолжения собственной жизни. Человек духовно сильный и одновременно эмоциональный приходит к мысли о смерти, о самоубийстве, когда он осознает свое бессилие преодолеть сложившиеся обстоятельства. В смерти он видит обретение свободы от этих непреодолимых, крайне тяжелых обстоятельств. Экзистенциалисты близки к истине, усматривая подлинную полную свободу в смерти. В моих воспоминаниях я немного коснулся самоубийств четырех человек- это мой друг и учитель, активный деятель международного рабочего движения Матус Канин, мой хороший знакомый, профессиональный революционер, старый большевик Юрий Лутовинов, поэт Сергей Есенин, с которым я встречался на диспутах в Политехническом музее, у мертвого, еще теплого тела которого я стоял в третьеразрядном номере гостиницы «Англетер», и поэт Владимир Маяковский, состоявший в дружеских отношениях с моим следователем Яковом Аграновым на Лубянке в 1928 году. Я изложил мой взгляд на мотивы, побудившие их покончить счеты с жизнью. Все они были крупными, яркими личностями, талантливыми и свободолюбивыми, все стали жертвами изуверского, античеловеческого режима, они предпочли смерть рабскому существованию. А.М. Горький в 1925 году писал: «Именно после революции бывают личные трагедии...» Но личные трагедии таких людей, которых я назвал выше, - это колоссальная трагедия всего народа и страны. Мне тоже приходили мысли о самоубийстве, когда становилась невыносима неволя, особенно в одиночных камерах и карцерах. Только мысли о семье останавливали от этого шага. И вот в 1963 году покончила самоубийством Ольга Танхилевич. Она заблаговременно попрощалась с дочерью, привела в порядок все свои записи, расписала, кому что отдать, а на двери своей квартиры повесила записку: «Уехала за город». Написала три записки: дочке, ее мужу и внукам: «Дорогие детки, простите меня. Будьте счастливы. Целую. Мама». Племяннице то же самое. И всем: «Лечили меня хорошо, но прогнозы ужасны, с такой болезнью невозможно справиться и нельзя жить». Эти записки и сама смерть еще раз выразили совершенно необычный характер Ольги Танхилевич, редкостную силу воли и огромную личную трагедию. Когда Ада Львовна рассказала мне о кончине Ольги Танхилевич, я вспомнил, как спокойно мудрый Сократ выпил яд и сказал своему ученику Платону фразу, ставшую знаменитой: «Я ухожу в мир иной, а вы остаетесь в этом мире, кто из нас на верном пути – это еще не известно». Жизнь Ольги Танхилевич – это постоянное противостояние изуверской системе, противостояние не мифическому, а реальному Молоху, пожирающему людей. Большевистская система изуродовала всю жизнь замечательной, редкостно талантливой и духовно очень сильной женщины, приведя ее в конечном итоге к самоубийству. В иных, нормальных условиях Ольга Танхилевич поднялась бы к высочайшим вершинам науки, у нее были все данные, чтобы удивить мир.