Рецензия Сергея Козловского на 1-й том

Новая книга о Троцком

В последние годы коммерческие издательства и читающая публика проявляют постоянный интерес к литературе об истории РКП (б) 20-х годов и деятельности оппозиционных групп внутри партии.
При практически полном отсутствии научных публикаций (исключение составляет лишь вышедший в прошлом году в издательстве РОССПЭН сборник документов «Дискуссия 1923 года» под редакцией В. П. Вилковой), с завидной регулярностью в свет выходят мемуары оппозиционеров (в последние годы увидели свет воспоминания И. Павлова, А. Боярчикова, В. Сержа и др.). К сожалению, издатели, как правило, не затрудняют себя описанием происхождения того или иного документа и не привлекают для подготовки публикации научных сотрудников. Это зачастую делает выпускаемые книги, мягко говоря, неубедительными. Однако, будем надеяться, что явный читательский интерес к подобного рода литературе, подтолкнёт в конце-концов и научную общественность к более интенсивной разработке проблем истории внутрипартийной борьбы в РКП (б).
Ярким образцом подобного рода мемуаров является не так давно вышедшая в свет книга воспоминаний Григория Григорова, участника гражданской войны, «красного профессора», непримиримого оппозиционера сталинскому режиму.
Воспоминания были написаны во второй половине 60-х годов, когда в доступной советскому читателю литературе не могло даже и намёка быть на те события, свидетелем и участником которых довелось быть Г. Григорову.
Большое запоздание с публикацией воспоминаний сделало их появление не столь значительным событием в научной и общественной жизни, каким оно могло быть 10-15 лет назад. Но всё-же содержащийcя в них материал достаточно ценен, поскольку подтверждает достоверность целого ряда сюжетов, которые до сих пор многими считаются апокрифическими. Например - обращение в 1926 году к Троцкому группы военных с предложением «нейтрализовать» Сталина и всех его сторонников в ЦК партии и ГПУ и отказ Троцкого совершать военный переворот.
Личности Троцкого в книге уделено довольно много интересных страниц. Например, заслуживает интереса эпизод, связанный с выступлением Троцкого в июне 1919 года на Брянском заводе, где рабочие были настроены весьма критически по отношению к Советской власти:
«Л. Троцкий своей убеждённостью, силой духа, глубиной и ясностью анализа сложившейся ситуации и возможных последствий её развития кардинальным образом изменил настроение слушавших его рабочих. В конце речи он подробно и конкретно изложил, что необходимо делать. Тут же в цеху началась запись добровольцев в вооружённые рабочие отряды, записалось несколько тысяч человек. Эти отряды вместе с регулярными частями Красной армии на какое-то время остановили продвижение Добровольческой армии, что позволило провести перегруппировку сил, прекратить панику, организованно отвести фронтовые тылы. Юго-Западный фронт был спасён от, казалось бы, неминуемого разгрома. Я был свидетелем того, как один человек, благодаря выдающимся организаторским способностям, ораторскому таланту и силе духа сумел коренным образом изменить почти безнадёжное положение» (с. 123).
Ещё один интересный эпизод связан с посещением Троцким военного госпиталя в Москве в 1920 году:
«Говорил Троцкий спокойно, совершенно не жестикулируя, руки лежали на столе. Я отвечал на вопросы, сказал, что раненые газеты читают и очень заинтересованно обсуждают положение в стране и партии. Помню, что Троцкий усмехнулся и спросил:
- А как раненые реагируют на то, что в партии оформились отдельные фракции?
Я сказал, что среди раненых есть сторонники и децистов, и рабочей оппозиции, а некоторые лично знакомы со Шляпниковым, Лутовиновым, Медведевым, знают их по прошлой подпольной работе в царское время.
После этого Троцкий поинтересовался, а как я, политрук Московских военных госпиталей, отношусь к оппозициям в партии. Признаться, вначале я несколько растерялся, но быстро собрался с духом и ответил:
- Мне кажется, что сам факт появления оппозиций можно расценивать положительно, тем более что к оппозициям примкнули и их возглавили старые большевики, бывшие подпольщики с большим стажем, в искренности которых невозможно сомневаться...
Троцкий спокойно ответил:
- Вы стоите на правильных позициях, в существовании оппозиций есть положительный момент.
Этот ответ меня очень удивил, я знал, что в официальных выступлениях Троцкий осуждал оппозиции в партии...
Я долго находился под впечатлением визита Троцкого в госпиталь. Пожалуй, меня больше всего поразило не то, что он говорил, а простота его обращения с людьми и интерес к мнению этих людей. Мне трудно было переварить, что один из самых популярных вождей революции, председатель Реввоенсовета республики, поинтересовался моим мнением, ещё совсем молодого человека, по очень сложному вопросу оппозиций в партии» (с. 223).
Не менее выразительна зарисовка Григорова о В. И. Ленине. Автор описывает свою встречу с Лениным, к которому он, будучи студентом МГУ, пришёл вместе с группой своих товарищей, чтобы попросить главу государства заступиться за незаслуженно третируемого и обвиняемого во взяточничестве «партийными» студентами преподавателя:
«Ленин встретил нас у входа, всем пожал руки и попросил войти к нему в кабинет. На столе у вождя революции стоял большой чайник и чашки. Он предложил нам чаю, но мы все отказались. Владимир Ильич подал реплику:
- Ведь я знаю, что студенты плохо живут, не стесняйтесь и выпейте чаю, да ещё с кусочком сахара.
Мы снова отказались. Тогда Владимир Ильич, прищуря один глаз и заложив рки в карманы, сказал нам:
- Ну ладно, докладывайте, с чем вы ко мне пришли.
Я кратко изложил существо вопроса. Ленин прошёлся по кабинету, затем остановился, направил в нашу сторону правую руку и воскликнул:
- Это возмутительно, я бы сам принял участие в студенческой демонстрации против такого издевательства над старым и заслуженным профессором... Студенты имеют право бастовать, но никто не дал права кучке неразумных студентов клеветать на своих профессоров...
... Владимир Ильич поблагодарил нас за активую реакцию на несправедливость и сказал, что это действительно политическое дело, а не просто кляуза. И тут же, улыбнувшись, добавил:
- Хотя мы – большевики, но часто и меньшинство занимает правильные позиции... В данном случае меньшинство оказалось право» (с. 242 – 243).
Кроме Ленина и Троцкого, в книге содержатся также зарисовки Г. Григорова о встречах с такими известными революционерами, как Н. Бухарин, А. Коллонтай, Н. Махно, Волин, М. Покровский. С большой теплотой автор пишет о своих встречах в Ленинграде с первой женой Л. Д. Троцкого А. Л. Соколовской.
Начало открытой борьбы сталинской группы против революционной части партии автор застал уже будучи преподавателем философии в Иваново-Вознесенске. Там же он становится свидетелем и активным участником «общепартийной дискуссии» осени-начала зимы 1923 года. Содержание этой дискуссии в настоящее время хорошо известно всем, кто интересуется историей РКП (б) в первые послереволюционные годы, поскольку основные работы Троцкого и Преображенского этого периода были изданы ещё в начале 90-х гг. Однако, о том, как проходили «дискуссионные» собрания в первичных партийных ячейках, сведений до сих пор очень мало. В этом контексте интересно описание Г. Григоровым одного из таких дискуссионных собраний, проходившем в посёлке ткачей Родники Ивановской губернии:
Сначала речь держал директор местной ткацкой фабрики Балахнин, он «в развязном тоне начал обличать Троцкого, говорил о его разногласиях с Лениным, называл Троцкого то ликвидатором, то меньшевиком. А в конце доклада он изоврался до того, что изобразил Троцкого противником Октябрьского вооружённого восстания, который теперь охаивает верных ленинцев и является идеологом мелкой буржуазии» (с. 327).
Доклад директора не вызвал энтузиазма у рабочих. Григоров, который изначально не собирался выступать, не удержавшись, взял слово и произнёс ответную речь, в которой кратко остановился на истории рабочего движения в России и дал характеристику текущей экономической и политической ситуации: «Моё выступление закончилось под гром аплодисментов, а Балахнин крикнул:
- Григоров – меньшевистский профессор, кому вы верите?
На эту реплику кто-то громко произнёс:
- А тебе, Балахнин, надо бы сначала пойти учиться в школу, прежде, чем садиться в кресло директора» (с. 328).
В итоге за резолюцию Балахнина проголосовало 19 человек, а за резолюцию Григорова – 150.
«Когда объявили результаты голосования, произошёл весьма курьёзный инцидент. Балахнин вытащил из кармана пистолет, направил его на меня и крикнул:
- Таких меньшевиков надо стрелять.
К нему подбежала группа рабочих, они отняли у него пистолет, а самого вытолкнули из зала. После этого все спели «Интернационал», раздавались возгласы: «Да здравствуют вожди революции Ленин и Троцкий, да здравствует организатор Красной армии!» (с. 329).

Есть в книге немало и сомнительных моментов. Так, автор достаточно подробно описывает демонстрацию 7 ноября 1926 года в Ленинграде: «Когда Троцкий, Зиновьев и Каменев на старенькой машине оказались у Зимнего Дворца, огромная толпа окружила машину, люди хотели посмотреть на известных всему миру лидеров и послушать их пламенные речи, как это было в прошлом. Троцкий поднялся в машине, чтобы поздравить ленинградцев с праздником Октябрьской революции, по всей площади ему начали аплодировать, раздались громкие крики: «Да здравствует организатор и вдохновитель Октябрьской революции, да здравствует организатор Красной Армии!» Эти приветствия перекинулись на Невский проспект, где были подхвачены тысячами людей. В это время отряды милиции и ГПУ начали оттеснять демонстрантов к Миллионной улице, Эрмитажу и Зимней канавке. Милиция и ГПУ на лошадях наступали на народ. Пробраться к машине, где сидели Троцкий и Зиновьев стало невозможно» (с. 440).
Сам Л.Д.Троцкий в книге «Моя жизнь», где события середины 20-х годов описаны «по горячим следам» также описывает своё совместное с Г.Е. Зиновьевым участие в демонстрации в Ленинграде, но только датирует его не ноябрём 1926-го, а октябрём 1927-го года, где демонстрация проходила незадолго до празднования 10-летия Октября во время выездной юбилейной сессии ВЦИК.
Также октябрём 1927 года датирует участие Троцкого и Зиновьева в ленинградской демонстрации В. Серж (см. В. Серж. От революции к тоталитаризму. – М.: Праксис, 2001. - с. 265).
Учитывая то обстоятельство, что к написанию своих мемуаров Г. Григоров приступил только в 1965 году, т.е.спустя почти 40 лет после описываемых событий, нетрудно допустить, что в тексте может содержаться множество неточностей.
Соответственно, особенно критично следует относиться к фрагментам, где автор пересказывает, используя прямую речь, свои беседы с известными оппозиционерами. В ряде случаев, где излагаются политические высказывания Троцкого, в тексте угадывается наложения позднейших взглядов самого автора воспоминаний. Например, при описании своей беседы с Троцким в Главконцесскоме осенью 1927 года автор вкладывает в его уста следующее определение: «после смерти Владимира Ильича партия переживает кризис: либо она пойдёт по правильному демократическому пути, либо переродится, станет правительственной партией государственного капитализма... Сохранится лишь фасад социализма, но по сути это будет система государственного капитализма...» (с. 499).
Для читателя, хорошо знакомого с работами Л. Д. Троцкого, не возникает сомнений, что здесь скорее всего речь идёт о весьма вольном пересказе беседы с Троцким, поскольку известно о негативном отношении Троцкого к применению термина «госкапитализм» для описания советских реалий. Так, в работе «Перманентная революция» критике попыток подобным образом определить природу советского государства посвящён особый подраздел.
Наиболее ярко это искажение проявляется, если сопоставить две цитаты:
«Троцкий ещё раз развивал такую мысль, что государственный капитализм Запада будет иметь преимущество перед русским социализмом, так как он не лишает рабочих права отстаивать свои экономические и политические интересы... Государственный капитализм плюс демократия ближе к коммунизму, чем полицейский социализм» (Григоров, с. 502).
А вот как завершает раздел «Государственный капитализм?» в книге «Перманентная революция» сам Троцкий: «Первое в истории сосредоточение средств производства в руках государства осуществлено пролетариатом по методу социальной революции, а не капиталистами по методу государственного трестирования. Уже этот краткий анализ показывает, насколько абсурдны попытки отождествить капиталистический этатизм с советской системой. Первый – реакционен, вторая – прогрессивна» (Троцкий, Перманентная революция. – М.: АСТ, 2005. - с. 229).
Неточности и известная доля модернизации присущи мемуарной литературе в целом, как жанру. Поэтому нет ничего удивительного, что в книге Г. Григорова есть немало фактических ошибок. Тем не менее, она всё-же остаётся достаточно интеренсным источником по истории революции, гражданской войны и первого десятилетия советской власти. Кроме того, написанные с большой симпатией к лидерам революции, а позднее – антисталинской оппозиции, эти воспоминания служат дополнительным аргументом в спорах как с либеральными, так и со сталинистскими национал-патриотическими фальсификаторами истории.
И, наконец, если такие книги выходят – значит они пользуются спросом, следовательно – количество людей, разделяющих идеалы Октябрьской революции, но непримиримых в отношении сталинизма, растёт – и это радует.

http://kozlovski.livejournal.com/292.html

Рецензия на 1-у книгу

Опубликовано в журнале:
«Новый Мир» 2005, №11
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ЛИСТКИ
составитель Сергей Костырко



Григорий Григоров. Повороты судьбы и произвол. Воспоминания. 1905 — 1927 годы. М., О.Г.И., 2005, 356 стр., 2000 экз.

Воспоминания старого большевика — о внутрипартийной борьбе в РСДРП и РКП(б), о Коллонтай, Троцком, Ленине, Махно, Кагановиче, Покровском и многих других. “Впервые мысль о необходимости рассказать о некоторых событиях моей жизни, о моих друзьях возникла у меня в начале 1938 года. Я тогда находился в концлагере Кочмес”; “<..> такие мемуары могут представлять интерес, если в них <...> попытаться проанализировать процессы общественного, политического и социального характера, происходившие в России/СССР после Февральской революции 1917 года, которые в конечном счете привели к сталинизму”.

http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2005/11/ko19.html

Михаил Гончарок об отрывке "финский плен"

Михаил сказал что свидетельство Григорова о финском плене чуть ли не единственное, опровергающее советскую версию поведения финнов во время второй мировой войны





Отрывок о финском плене на форуме Евгения Балашова

Презентация третьего тома в Иерусалиме - дубль 2

Презентация третьего тома в Иерусалиме в библиотеке Клары Эльберт состоится 14 апреля в 19-00 по адресу ул Агрипас 88 Каньон Шук

Отзывы

Сергей Николаевич Корсаков, российский историк, профессор
Я прочитал 1 том воспоминаний Г. Григорова, который учился в ИКП
философии. Книга произвела на меня сильное впечатление.
У него очень оригинальное и ясное мышление.

Dr. Frederic Choate (California):
"I have the first volume by Grigorov. It's a fascinating book which I could
barely put down when I started to read it. I would be very grateful if you
could send me volumes 2 and 3, which I have never been able to locate."

Презентация 3-го тома переносится.

Презентацию 3-го тома отменили из-за тяжелых погодных условий в Иерусалиме.
Там ожидается снег и перебои с транпортом.

Презентация третьего тома в Иерусалиме

Презентация третьего тома в Иерусалиме в библиотеке Клары Эльберт состоится 10 марта в 19-00 по адресу ул Агрипас 88 Каньон Шук

Семинар по эстетике. 1931 год.

Отрывки из работы Григория Григорова.

Постоянный философский семинар, который посещали многие, в том числе профессора Ленинградской консерватории Х.С. Кушнарев и Ю.Н. Тюлин, композиторы Д.Д. Шостакович и Н.Н. Леви, драматург Д. Щеглов, в Союзе композиторов и драматургов. Эстетика – философия искусства. «Эстетика» Гегеля – основа моего семинара. Искусство и действительность. Эстетика и этика. Форма и содержание. Идея и образ. Искусство ради искусства. Представления о прекрасном. Чувственное восприятие произведений искусства и мысль. Свобода творчества. Субъективное и объективное в искусстве. Эволюция эстетической мысли. Направления в искусстве: символизм, классика, романтизм. Придуманный советскими идеологами «социалистический реализм».

Весной 1931 года мне представилась возможность побеседовать наедине с Сергеем Мироновичем Кировым, который в то время был 1-м секретарем Ленинградского обкома партии и членом Политбюро ЦК. Это была моя вторая встреча с ним после моего возвращения из ссылки. Киров сообщил, что Союз ленинградских композиторов и драматургов обратился в обком партии с просьбой организовать у них философский семинар и назначить меня руководителем этого семинара. На это я ответил: «Я не член партии, а завагитпропотделом Уваров, считая, что я «старый троцкист», против использования меня на работе, имеющей идеологический характер.» Сергей Миронович громко расхохотался, прошелся по кабинету и в довольно категорической форме сказал следующее: «В партии много людей, неспособных понять жизненную необходимость для партии дискуссий по наиболее важным вопросам. Но зато у нас развелось много любителей навешивать политические ярлыки. Сегодня среди обладателей партийных билетов немало людей совершенно беспринципных, вошедших в партию по шкурным мотивам. А уж таких, кто может на высоком уровне заниматься работой, имеющей идеологический характер, совсем немного. А тебя, Григорий, мы восстановим в партии.» На этом закончилась наша беседа. Я вышел из Смольного под большим впечатленем от встречи, у меня было такое ощущение, словно я подышал необыкновенно освежающим воздухом. Сразу я не мог осмыслить весь разговор с Кировым, но интуитивно чувствовал, что кроме того, что он говорил, был какой-то второй план. В высказываниях Кирова я уловил намек на возможные перемены генеральной линии партии, но сам я весьма пессимистично смотрел на будущее, не видел основы для серьезных перемен к лучшему.

Приступая к занятиям на семинаре, я поставил перед собой цель – раскрыть эволюцию эстетической мысли и показать правомочность любого направления в литературе и искусстве. Поскольку русские просветители и революционные демократы (Белинский, Герцен, Чернышевский, Добролюбов) строили свои эстетические концепции, опираясь в значительной степени на «Эстетику» Гегеля, я решил этот капитальный труд положить в основу наших семинаров. Тем более, что мне не предлагали с кем-либо согласовывать программу занятий.

Не существует китайской стены между эстетикой и этикой, наукой о красоте и наукой о нравственности. Это признавали все крупнейшие философы. Так Лессинг, впервые раскрывая реалистичекие тенденции в шекспировских трагедиях, подчеркивал, что все образы этих трагедий глубоко проникнуты идеей нравственности. Лессинг рассматривает возрождение древнего искусства и показывает его связь с искусством эпохи Возрождения и с искусством нового времени. По мнению Лессинга, театр и искусство вообще должны разоблачать тартюфство и проповедовать гражданскую свободу. В своих пьесах «Эмилия Галотти» и «Натан мудрый» Лессинг сбрасывает с дворянства рыцарский плащ, показывает убожество, тунеядство и нравственное разложение дворян. Положительным героем у Лессинга является не буржуа, как преподносят наши критики, а благородный человек, мечтающий о равенстве и свободе всех людей. Кант с его категорическим императивом и эстетикой многое воспринял от Лессинга. Как и Лессинг, кенигсбергский мудрец понятие красоты связывает с понятием о нравственном долге. Восхищаясь красотой римского Колизея, не следует забывать, что он построен руками рабов с целью убийства этих же рабов и чувственного наслаждения деспотов. То же можно сказать о египетских пирамидах. Поэтому истинно прекрасным является то произведение искусства, которое отражает прекрасное и нравственное намерение творца. Вот почему истинно прекрасным является такое произведение, как «Эгмонт», созданное и Гете, и Бетховеном. Красиво построенная тюрьма и крепость, где пытают инакомыслящих, должны пробуждать чувство гадливости. Поэтому не личный вкус и восторг могут быть критерием прекрасного, а идея, заложенная в произведение искусства.

Я вкратце познакомил своих слушателей с принципами кантовской эстетики. Они готовы были присоединиться к мысли Канта, что искусство поднимает человека над действительностью, что оно должно вдохновлять зрителя и слушателя. По-существу кантовская эстетика – это решительный шаг к эстетике Гегеля. Не следует забывать, что Гегель не только идеалист, но и блестящий диалектик. Это в нем ценили не только Маркс и Энгельс, но и Белинский, Чернышевский, Плеханов и Ленин. В известной мере можно сказать, что диссертация Чернышевского «Эстетическое отношение искусства к действительности» - это вывернутый наизнанку Гегель. Чернышевский это проделал при помощи антропологического принципа Людвига Фейербаха.

Отзыв Евгения Деборина о воспоминаниях.

Я с большим интересом и с волнением прочитал воспоминания Вашего дедушки.
По содержанию, и по глобине анализа, его оценки стоят вместе с работами классиков: А. Авторханова, В. Шаламова, Ю. Марголина, и других замечательных людей. Я передам 2й и 3й том в нашу Национальную Бибиотеку,где уже есть 1й том.

Сергей Корсаков раскопал в архивах РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории) личное и персональное дела вашего дедушки.
Он сам в мемуарах несколько раз упоминает, что видел пухлую папку своего дела, когда его допрашивали партследователи. Это то самое дело.

Из письма Евгения Деборина

На днях получила неожиданное письмо от Евгения Деборина, внука Абрама Моисеевича Деборина, преподававшего в Институте Красной Профессуры (ИКП).
Вот что он написал:
"Ваш дед, насколько я понимаю из первой части его воспоминаний, учился в ИКП. Там, среди основателей и преподавателей этой организации был мой дед, Абрам Моисеевич Деборин.
Всё это было очень давно, но, как ни странно, есть люди которые исследуют этот период. Среди них, как я написал, профессор Сергей Николаевич Корсаков, сотрудник Института Философии РАН, а также dоктор Фредерик Чоут из Калифорнийского Университета. Оба они просили меня достать воспоминания Вашего дедушки."

Отзыв Исаака Фельдштейна на 3-ю книгу

В отзывах читателей ко второй книги трилогии есть отзыв некоего Шлифера из Израиля, где он называет Григория Исаевича великим писателем. Я не знаю, как насчет великого
писателя, но то, что Григорий Исаевич написал ВЕЛИКУЮ книгу, у меня нет сомнений. Я лично ставлю эту книгу много выше "Архипелага ГУЛАГ". И вот на каком основании.
Солженицын нам дал очень развернутую картину этого "архипелага", с множеством подробностей, с применением всех средств художественной литературы. Но Солженицын совершенно не открыл нам закономерностей неизбежного появления этого "архипелага", абсолютно не зависимых от фамилии того, кто правил (или мог бы править) Россией в ХХ столетии. Солженицын находит причину появления концлагерей в том, что коммунисты - суть плохие дяди. А плохие дяди, между прочим, есть всегда и всюду, но это не всегда приводит к созданию машины уничтожения собственного народа. Между прочим, Леня Брежнев был не таким уж плохим дядей, но концлагерная машина действовала и при нем без какого-либо скрипа.
А вот книга Г. И. нам четко и недвусмысленно указывает на истинную причину этого несчастья. В 19 веке один очень толковый экономист, крещенный еврей из города Трира полез (теоретически) в революционные дела и выдвинул теорию о том,что переход от капиталистической формации к социалистической должен обязательно сопровождаться государством диктатуры пролетариата. Каковы границы этой диктатуры,каковы ее временные рамки, каковы инструменты ограничения этой диктатуры, какова возможность ее вырождения в диктатуру диктатора - сего этого экономист-теоретик не указал. Но революционеры типа Ульянова (а таких на свете - пруд пруди) быстренько разглядели в этой теории путь к установлению свой личной диктатуры в отдельно взятом государстве. И вот молодой рабочий парень, еврей из Александровки, в самом начале становления диктатуры пролетариата увидел в ней то, чего не увидел ученый еврей (хотя и крещеный) и города Трира. Вот это,действительно, вызывает удивление. Мы-то теперь (задним умом) тоже знаем, к чему приводит эта диктатура пролетариата в России, на Кубе, в Камбодже, на севере Кореи, в Китае и т. д. Но Г.И. увидел это в самом начале и ужасом осознал, что именно этому он посвятил свою жизнь. Это же трагедия шекспировского накала!
Трилогия Григорова - очень честная книга. Автор не пытается обелиться, оправдаться в своих юношеских заблуждениях. Он пытается честно разобраться, как это могло произойти именно с ним. Ведь книгу пишет не просто человек, переживший личную трагедию. Автор книги - философ, философ не столько по диплому, сколько по своему человеческому существу. И именно честность и научность разбора причин, приведших страну и лично автора книги к трагедии, мне более всего импонирует в "Поворотах судьбы...".

Статья Дмитрия Минаева о первом томе воспоминаний

Это история необычного человека в необычных обстоятельствах. Может быть, поэтому она производит впечатление вдвойне фантастическое.

Это не только заметки о советской политике двадцатых годов. Это еще и довольно подробный рассказ о жизни в России начала двадцатого века. Я читал эти истории взахлеб, ведь он же своими глазами видел Маяковского, Станиславского, Качалова, Яншина, Шаляпина, был на ты с Есениным... В общем, эта книга — один из лучших рассказов об этом интереснейшем периоде истории, которые я читал. Кроме того, это очень честные воспоминания. Читая их, я легко мог представить себя на месте Григория Исаевича. Не скажу, что я во всем соглашался и одобрял его поступки, его выбор, но я, как мне кажется, смог понять, чем же он руководствовался, поступая так или иначе. Вот это было для меня очень важным.

Полный текст здесь